Басмач с карандашом 

В обычном офисном здании в Варшаве есть маленькая телестудия. Когда там записывается новостной эфир, обитатели соседних офисов ни за что не поймут, о чем речь: ведущий говорит по-таджикски. Это телекомпания Azda TV, независимое телевидение Таджикистана в изгнании.

— Проходите, знакомьтесь. Это наш ведущий — Фируз Хайит. Его отец отбывает пожизненное заключение. Мы сейчас к записи готовимся, хотите увидеть, как мы работаем? — с такими «оптимистичными» вводными приглашает меня в студию руководитель Azda TV, журналист и правозащитник Мухамаджон Кабиров.

В студии — четверо молодых людей и старое, если не сказать древнее оборудование. У них нет даже микшеров — ни аудио, ни видео. В камеру вставляется флешка, а после записи та же флешка отправляется в компьютер. Так и монтируют. Но каждый день они записывают новости. Раз в неделю — на русском языке, тогда в студию приходит ведущая-украинка. А все остальные дни недели — на таджикском.

Заочный беженец

Мухамаджон Кабиров вовсе не мечтал жить за границей, вещать из безопасного места о ситуации в Таджикистане и биться во все европейские двери с рассказами о репрессиях и политзаключенных. Он родился в религиозной и любящей свою землю семье. И хотя учиться уехал сначала в Иран, потом в США, после — в Москву, он знал, что конечной точкой его маршрута всё равно будет Таджикистан. И тогда он, образованный молодой человек (причем имеющий и западное, и восточное образование одновременно), сможет принести пользу своей стране. Так думают многие — и те, кто уезжает учиться или работать за границу, и те, кто бежит с одним рюкзаком, спасаясь от силовиков, размахивающих ордером на арест.

Впрочем, планы ломаются не всегда из-за силовиков. Жизнь Мухамаджона, возможно, сложилась бы совсем по-другому, если бы его жене дали американскую визу. Но ей отказали. Мухамаджон учился в американской магистратуре, а жена не смогла к нему приехать. И он решил закончить образование в России: туда виза не нужна. 

Кабировы поселились в Москве. Мухамаджон изучал политологию и международные отношения, но еще до окончания магистратуры ему предложили работу в журналистике: в конце 2014 года в Москве создавалось общественное центральноазиатское телевидение Central Asia TV. Там должны были работать журналисты из разных центральноазиатских стран. Предполагалось, что такой телепроект не только будет рассказывать о новостях, традициях и культуре стран Центральной Азии, но и изменит отношение к мигрантам из тех государств.

В феврале 2017 года Мухамаджон Кабиров полетел в Турцию к родственникам на выходные. Была суббота, в редакции находился только дежурный сотрудник, когда туда пришли с обыском и изъяли всю технику. У Central Asia TV были две арендованные комнаты в офисном здании, на втором и на третьем этажах, друг над другом. Но на втором висела табличка Central Asia TV, а на третьем не повесили, не успели, недавно расширились. И на третий этаж силовики не пошли, так что небольшую часть оборудования сохранить удалось. Судя по тому, что абсолютным большинством сотрудников телекомпании были таджики, легко было предположить, что обыск проводился по запросу таджикских спецслужб.

— Беженцем я стал заочно — в Турции, — рассказывает Кабиров. — Силовики пришли в офис телекомпании, и, пока я думал, что делать, жена пошла в местную администрацию (мы жили в Тульской области, у нас были виды на жительство в России) по мелкому вопросу. И сотрудница администрации говорит ей:

там мы с коллегами уже считались врагами народа, поскольку давали информацию как нормальное медиа, а не как пропагандисты. Рахмон такое не прощает. Журналисты и блогеры — его персональные враги.

Из кебабной — в эфир

У Мухамаджона была шенгенская виза, и он из Стамбула вылетел в Варшаву. Далеко на Запад лететь не хотел — как многие такие же беглецы, независимо от страны происхождения и источника преследования, надеялся, что, возможно, нужно просто пересидеть некоторое время в безопасности. Он и заявление о предоставлении статуса беженца подал спустя год после эмиграции — только тогда понял окончательно, что возвращаться некуда.

А у жены и детей Кабирова визы не было. Дочке два года, сыну восемь месяцев. И Хаджар Кабирова предприняла невероятно рискованное путешествие: с маленькими детьми доехала до Бреста и села на поезд Брест — Тересполь. Тогда еще не было ни пандемии с закрытыми границами, ни войны с санкциями, и из белорусского Бреста в польский Тересполь ходили электрички. Расстояние между двумя городами — семь километров — поезд ехал 21 минуту. При посадке белорусы не спрашивали виз. А по прибытии в Тересполь Хаджар попросила политическое убежище. У нее не приняли заявление и отправили назад. (Потом точно так же, тем же маршрутом ежедневно ездили сотни чеченцев, надеющихся получить убежище, и жили прямо в зале ожидания на брестском вокзале.)

Так семья Мухамаджона «путешествовала» ровно 14 дней. Возвращались в Брест, снимали комнату до утра и снова шли на вокзал. Всё это время Кабиров звонил и писал во все инстанции. Но вокруг, казалось, была глухая стена. А спустя две недели в этой стене внезапно открылась дверь: у Кабировых приняли заявление и пропустили в Польшу. Так что жена и дети в итоге получили статус беженцев раньше, чем Мухамаджон.

Но чуть позже оказалось, что в Варшаве образовалось небольшое сообщество таджикских активистов, бежавших от репрессий. Кто не был журналистом раньше — не беда, научится. И Мухамаджон с соратниками начали работать. Точнее, волонтерствовать: после рабочего дня собирались и «на коленке» записывали программы. Мухамаджон работал и в кебабной, и в веганском ресторане, и на стройке. Все остальные — тоже. Так что для журналистики оставалось только вечернее время.

Сначала единомышленники назвали новый проект «Новости Центральной Азии», но через год поняли, что для освещения событий всего региона им не хватает ни времени, ни ресурсов, и решили сосредоточиться на своей родине — Таджикистане. Так появились ютуб-канал и сайт Azda TV с вещанием на таджикском и русском языках.

Ведущий новостей на таджикском языке Фируз Хайит был арестован в Душанбе еще школьником. Его папу Махмадали Хайита, заместителя председателя Партии исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ), арестовали в 2015 году. Тогда были арестованы все руководители партии и около 200 ее сторонников. Их обвинили в причастности к попытке военного мятежа. Партию объявили террористической организацией. Махмадали Хайита и еще одного заместителя председателя ПИВТ, Саидумара Хусайни, приговорили к пожизненному сроку.

Фируз тогда сфотографировал все страницы приговора и отправил таджикским оппозиционерам, находящимся за границей. Те, в свою очередь, приговор обнародовали. А сотрудники госбезопасности установили, где были сделаны фотографии, по фрагменту ковра, который попал в кадр. Фируза и его маму задержали. Через трое суток их выпустили — с угрозами и предупреждениями. Фирузу пришлось уехать. Его мама осталась: раз в полгода ей дают краткосрочное свидание с пожизненно осужденным мужем и принимают для него передачу. 

Тем временем в Таджикистане

Можно годами не жить в диктаторской стране и постепенно привыкать к мысли, что ты в безопасности. Но если у диктатора остаются твои родственники, они автоматически переходят в статус заложников, как только диктатура объявляет тебя врагом. 

Отец Мухамаджона был фермером: сады, пахотные земли, техника, скот, тяжелейшая работа от зари до зари. Но когда его сын создал студию в Польше и начал выпускать программы о том, что происходит в Таджикистане, у семьи отняли всё имущество. Конфисковали и землю, и сельскохозяйственную технику, и квартиру Мухамаджона, и зарегистрированное на его маму имущество. Отцу оставили старый прадедовский дом, где он последние два года живет под домашним арестом. Общаться с сыном ему строжайше запрещено.

— Моя мама успела уехать. И мы очень надеялись вытащить отца. Два года назад он получил визу. Но прямо в аэропорту у него отобрали паспорт и просто аннулировали. Даже водительские права — и те аннулировали. Он заложник в классическом смысле слова. Да еще и с полным запретом на общение со мной. Один-единственный раз — это было еще до изъятия паспорта, в 2017 году, перед моим выступлением в ОБСЕ, — вдруг раздался звонок с отцовского номера. Я не ответил. Сразу понял: здесь что-то неладно. А буквально через пару минут позвонила моя тетя из Москвы: «Мухамаджон, твой отец в милиции, его забрали. Они хотят, чтобы ты не выступал. Это они заставили отца звонить тебе». Я всё-таки выступил. Не мог не воспользоваться возможностью говорить о том, что происходит в Таджикистане. Поймите, мы как будто уже зачеркнуты на карте мира. Будто и нет никакого Таджикистана, нет диктатуры, нет Рахмона, нет репрессий. Рахмон спокойно ездит с визитами в западные страны. Никто не требует от него освободить политзаключенных. Разве что Комитет по правам человека ООН мягко «рекомендует». Знаете, иногда меня охватывает такое отчаяние! Я думаю: ну чего я могу добиться со своим карандашом в руке? Лучше бы взял автомат и стал басмачом, честное слово.

До фермерства Сафар Кабиров работал водителем автобуса. Но и ту первую профессию у него отняли вместе с правами. В то же самое время родственников другого таджикского активиста в эмиграции, Исломиддина Саидова, просто выгнали из их дома. Саидовым сказали: «Вы наказаны за своего сына».

Годом позже то же самое произошло с родными правозащитницы Шабнам Худойдодовой. Сама она получила политическое убежище в Польше после того, как ее задержали в Беларуси по красному циркуляру Интерпола, — туда ее внесли власти Таджикистана. Шабнам девять месяцев просидела в белорусском СИЗО, но затем была освобождена и смогла выехать в Европу. В 2018 году, перед выступлением на такой же конференции, мать, дочь и брата Шабнам увезли в полицию, отобрали документы и предупредили, что все они «на оперативном учете». А после выступления Шабнам на конференции ОБСЕ таджикские спецслужбы пригнали к школе, где училась ее дочь Фатима, толпу «возмущенных граждан». «Граждане» шли за девочкой до самого дома, называя ее террористкой. Документы семье вернули только через год, а еще через год снова отобрали, когда мать, дочь и брат Шабнам пытались улететь из Таджикистана. С арестами и угрозами сталкиваются родственники многих таджикских активистов, оставшиеся на родине. Месть заложникам — типичная и яркая черта таджикского режима.

А с отцом Мухамаджон всё-таки общается. Редко, осторожно, без прямых звонков — через нескольких родственников, через несколько стран, через разные мессенджеры.

Транснациональные репрессии и 307-я статья

Кроме кнута в виде задержаний родственников и угроз режим Рахмона активно использует и пряник: обещания амнистии или помилования в обмен на возвращение. Мухамаджон вспоминает, что в 2020 году таким образом в Таджикистан вернулся оппозиционер Собир Валиев, заместитель председателя оппозиционного движения «Группа 24».

— Собир, оказалось, учился в одном классе с сыном президента. Ну вот одноклассник его убедил вернуться. Правда, потом возбудили новое уголовное дело. Это тоже норма для Рахмона: «Мы вас амнистируем, возвращайтесь», — и потом возбуждают новые дела и сажают. Ну а если похищают — тогда, конечно, сажают на долгий срок.

Похищают таджикских оппозиционеров в России. Именно туда таджикам проще всего выехать, и раньше многие из них уезжали в соседнюю страну в надежде на безопасность. Российские спецслужбы никогда не комментировали внезапные исчезновения таджикских активистов, после которых они оказывались в тюрьмах Душанбе. Таджикские спецслужбы, в свою очередь, утверждали, что люди приехали на родину добровольно. 

А из Европы таджиков просто депортируют после отказа в убежище. Последний пример — блогер Фарход Негматов, который жил в Швеции с 2019 года, несколько раз подавал заявление о предоставлении политического убежища, получал отказы, обжаловал — и в итоге был депортирован в Таджикистан, где недавно был приговорен к восьми годам лишения свободы. В ноябре прошлого года из Германии депортировали оппозиционера Дилмурода Эргашева, которого в Душанбе тут же взяли под стражу. Активист Фарух Икромов, высланный из Польши в прошлом году, приговорен к 23 годам тюрьмы.

Тех же, кого не удается похитить или уговорить вернуться, могут и убить. Еще в 2015 году в Стамбуле застрелили одного из лидеров оппозиции, основателя «Группы 24» Умарали Кувватова. Таджикистан требовал его экстрадиции, но Турция не выдала оппозиционера. Пуля оказалась куда эффективнее бумаг с требованиями высылки обратно на родину. Главного организатора убийства задержала полиция Стамбула, и он в конце концов получил пожизненный срок. Остальные четверо подозреваемых успели покинуть Турцию. 

Кстати, 

А потом оказалось, что таинственным образом они были доставлены из Турции в Таджикистан. В ноябре Зафара приговорили к 30 годам лишения свободы, а Шарифова — к 20. Обоих — по самой распространенной по отношению к инакомыслящим статье 307 УК Таджикистана: «призывы к насильственному изменению конституционного строя с использованием интернета». 

— Осенью прошлого года мне позвонил человек, с которым я был знаком лет 20 назад, — вспоминает Мухамаджон Кабиров. — Он сказал, что спецслужбы Таджикистана предложили ему поехать в Польшу и ликвидировать меня. Ему пообещали, что после выполнения задания он и его семья не будут ни в чем нуждаться всю жизнь. Человек этот, по его словам, сказал, что ему нужно подумать, и в ту же ночь сбежал из Таджикистана. Я, разумеется, сообщил в полицию об этом звонке. Если честно, даже не ожидал, что это так на меня подействует: мы все знаем, что таджикские спецслужбы охотятся на журналистов, правозащитников, активистов. Мы знаем про похищения и убийства за пределами Таджикистана. Мы знаем, что нужно всегда быть бдительным и ни в одной точке мира не расслабляться. Но когда тебе вот так легко говорят: «Я должен был тебя убить», это парализует. Два месяца я не мог нормально работать. Полиция, само собой, объяснила, как себя вести и чего избегать, куда звонить, если замечу что-то подозрительное. Но факт, что об угрозах знают в полиции, не облегчает жизнь. За последний год я дважды менял квартиру после того, как замечал странных людей у подъезда. Мы были вынуждены сменить офис, потому что заметили слежку. 

Я была в гостях у Azda TV как раз в новом офисе. Только оборудование осталось старым. 

— Нам иногда даже таджикские оппозиционеры в эмиграции отказываются давать интервью, — смеется Мухамаджон. — Они называют нас «грантоедами». Хотите, я вам про гранты расскажу?

Он рассказывает, как два года Azda TV работала на волонтерских началах. Потом Мухамаджону один из международных фондов, поддерживающих гражданское общество, предложил написать заявку на грант. Он написал. Грант выделили: 45 тысяч долларов на год. Треть ушла на аренду помещения. Остальное — на текущие расходы и зарплаты сотрудников. Зарплаты были такими же, как у кассиров в «Жабке» (сеть дешевых магазинчиков в Польше). Так и живут.

Рабочий день в студии «Азда-ТВ» закончен, программа записана и смонтирована, можно расходиться. И «грантоеды» расходятся — снова на работу. Кто за баранку такси, кто в курьерскую доставку.